Залечишь мои раны? - Страница 83

К сожалению, у него был достаточно большой опыт в определении того, как выглядит и ведет себя наркоман. Он проверил все — ее зрачки, реакцию, состояние, вспоминал поделение «до» и понял, что она не употребляет. Во всяком случае, сейчас. Но откуда в ее доме столько наркотиков?

Этот вопрос Марк задавал ей уже не впервые. Каждый раз, подходя к кровати и бросая на нее очередную порцию, он пытался вытянуть из девушки хоть слово. А она сидела и молчала. Смотрела на горку из порошков и травки, забывала дышать, стискивала зубы и молчала.

А потом он смыл это все в унитаз. И она не сказала ни слова. Значит, дурь не ее. Была бы ее, она не смогла бы смотреть на экзекуцию просто так. Только что он слил в унитаз целое состояние.

— Откуда в твоем доме столько дури? — она никак не реагировала ни на его слова, ни на действия. Не сопротивлялась, когда ее вывели из уборной, снова доставили в спальню, в самый эпицентр разрухи, усадили на кровать.

Только сейчас Марк понял, как мог напугать. Как скорей всего напугал. Но по — другому он не смог бы. Слишком хорошо знал, к чему приводят наркотики в доме.

Теперь‑то он понимал, что наркотики скорей всего не ее, не похожа она на трейдера, как и на наркомана. Вот только почему тогда молчит и смотрит перед собой мимо него?

— Снежа, — он попытался снова привлечь к себе ее внимание, взял холодные пальцы в свои руки, опустился на колени у ее ног, заглянул в пустые глаза.

— Это не мое. — Ну наконец‑то. Пусть взгляд все еще «мимо», хоть вопрос услышала.

— А чье?

Моргнув, девушка сфокусировалась на нем. На сжимающих ее пальцы ладонях, потом на обеспокоенном лице, потом прошлась взглядом по учиненной разрухе.

— Не важно.

Дима — урод. Но она сама с ним разберется. Сама скажет все, что думает. А Марк… Он так смотрел на нее, что от Димы не оставит и мокрого места. Вот только почему?

— Что значит «не важно»? Снежана? — он больше пытался не повышать голос, не пугать, но удивление свое сдержать не смог. — Это не игры и не детские развлечения. Это наркотики.

— Ты от них избавился, — Снежана попыталась вытащить руки из его цепких пальцев, отвернуться, отползти. Ей было гадко. Гадко настолько, что не хотелось видеть никого. И его в том числе. На душе был еще больший бардак, чем во всей квартире. — Теперь, не важно.

— Ты слышишь себя? — Марк не дал, поднялся, взял лицо девушки в ладоши, заставляя смотреть в свои глаза. Теперь уже не злые. Теперь просто взволнованные.

— Слышу. Прекрасно слышу. Если хочешь, можешь просто уйти. Я не держу. Спасибо, что… что помог. И что не вызвал кого следует. И я не собираюсь впутывать тебя в это дерьмо, потому…

— Дурочка, — не дав договорить, Марк вдруг прижал ее к себе. Как есть дурочка. Путает волнение за нее с любопытством, благодарит за то, что он не сделал бы никогда, гонит тогда, когда нуждается больше, чем когда‑либо раньше.

— Марк, мне стыдно, — бессильно опустив руку, Снежана призналась в этом, уткнувшись в мужскую рубаху. — Уйди, пожалуйста. Уйди. И забудь это. Если можешь. И прости.

— Я не уйду, — он услышал ее слова лишь чудом. — Мы сейчас все уберем, ты выпьешь чай, а потом мы поговорим. Поняла?

— Не надо…

— Надо, — не давая ей времени вновь возразить, Марк отстранился, насильно поставил ее на ноги, поднял с пола подвернувшуюся под руку длинную футболку, выброшенную не так давно им же из шкафа, накинул на голые плечи. Как‑то так случилось, что все утро она провела в одном белье. А потом подтолкнул в сторону стола, давая указание: — Займись документами, я не знаю, как они должны быть сложены, а остальное я сделаю сам.

И как ни странно, она послушалась. Сначала опустилась на пол, взяла в руки первые листы, рассматривая их медленно и неуверенно, то и дело, зависая, а потом все быстрей и быстрей. Работа всегда вытесняет лишние мысли из головы.

А когда не справлялась работа, когда Марк замечал, что Снежана застывает, сверля взглядом одну точку, он подходил, заставлял сосредоточить внимание на себе, целовал, что‑то говорил, успокаивающее, бодрящее, не важное и глупое, вызывал хоть несмелую, но уже улыбку, и снова возвращался к уборке учиненного им же бедлама.

Они потратили на частичное восстановление квартиры добрых три часа. Намного больше времени, чем Марк занимался ее разносом в пух и прах, кое — какие испорченные вещи пришлось паковать в мусорные мешки, чтобы потом выбросить, на уверения Самойлова о том, что он купит ей такие же, Снежана только пожимала плечами. Ей было все равно. Вещи сейчас интересовали ее меньше всего. Оставь Марк ее наедине со срачем, и это бы сейчас не расстроило девушку. Она каждую долю секунды тратила на то, чтоб объяснить себе — как? Как Дима мог поступить с ней настолько… Жутко?

Видимо, Марк посчитал, что сама она больше не способна сделать ни шагу. Возможно, он даже был прав. С уборкой всей квартиры он разобрался раньше, чем Снежана справилась с бумажками. Не выдержав ее мучений, Самойлов сгреб их с пола, закинул в один из ящиков, а потом поднял с пола уже саму Снежану, отвел в кухню, усадил на стул, заварил чай, поставил перед ней чашку, а сам устроился рядом, явно намереваясь и поить из своих рук.

— Я не смогу тебе ничего объяснить, извини.

Она долго думала о том, стоит ли ему соврать или сказать правду. И поняла, что первое делать не хочет, а второе не может.

— Как думаешь, зачем мне нужна правда? — Марк повернул стул вместе с сидящей на нем девушкой так, что их лица оказались близко друг к другу приблизительно на одной высоте.